kipchatov.ru

Этим утром буровой мастер Мышкин проснулся как никогда. Солнце уже встало, но еще было скрыто далекими и близкими домами плотной точечной застройки. Лишь оранжевые отражения в некоторых окнах и фасадах свидетельствовали о чистоте горизонта.

Организм Мышкина, освободившись от накопленного за предыдущий день, еще не полностью осознавал себя и вновь учился ходить. Косолапо переваливаясь с пяток на носки через внешние стороны стоп, организм добрался до душа. Вода сначала неожиданно напугала и содрогнула его, потом щекотливые ручейки, перебираясь с плеч на грудь, с груди на живот, с живота ниже и ниже, наконец, достигла коленок, и те ответили появлением подвижности и подтвердили свою уместность в картине мироздания. Распрямляющийся позвоночник вознес голову Мышкина к лейке душа. Плечи отошли назад и потянули туда же руки, затем руки пошли вверх, выше и выше. Организм встал на цыпочки, пытаясь утянуться за руками навстречу струям душа. Несколько секунд стремления организма ввысь в ниспадающем потоке водяных струй сделали свое дело. Мышкин вспомнил все. Потом вспомнил всех.

Вся история мира Мышкина сходилась к образу огромной падающей металлоконструкции с ярусами, лесенками, платформами, лебедками, тросами и суетящимися на ней маленькими человечками. Этот конструктив монолитно уходил из под ног Мышкина куда-то вниз и в даль, уменьшаясь в размере и поворачиваясь так, что открывалось ранее скрытое сложное основание. И все это было в такой тишине, что Мышкин слышал, как попискивает его кровь, проталкиваясь через капилляры. Картинка повторялась каждый раз, когда Мышкин «вспоминал все» и никогда ничем не заканчивалась. Никудышное кино, думал Мышкин. Хорошее кино отличается от плохого, как и мужчины, именно концом, а не содержанием. И в это время опора исчезла из под ног Мышкина с мультипликационным непризнанием второго закона Ньютона и зрительные образы погружались в темноту, сменяясь звуковыми образами ревущих волн.

Когда руки Мышкина ощутили земную твердь сквозь несущуюся навстречу воду, то его лицо озарила улыбка ополченца, очнувшегося живым на пепелище вчерашнего сражения. Вокруг него где-то лежал целый мир, туда нужно было возвращаться. Там были лучащиеся глаза детей-сорванцов, там водились заманчивые очертания женщин-сорванцов, там цвели дурманящие своим запахом и красками цветы-сорванцы… Надо было только напрячься, чтоб перестать смотреть перед собой на завораживающую картину отделяющегося края тверди с многосложной конструкции улетающей башни-завода, раз за разом сворачивающейся в точку по правилам геометрической перспективы.

Запах кофе опять пробудил Мышкина, он увидел солнце и понял, что смотрел сон наяву, автоматически завершая сангигиенические и кухонные манипуляции. Блин, здорова ли моя голова, – спросил сам себя Мышкин и вышел на балкон с чашечкой кофе. Ароматный дым сигареты, чашка кофе в стиле “йава”, теплое не по-первоапрельски утреннее солнце, строящаяся под окнами на берегу церковь – все это пригрело Мышкина и он подумал: если меня сегодня кто-нибудь обманет, разведет или рассмешит, то этот образ улетающей буровой платформы больше не вернется. А если я сегодня кого-нибудь рассмешу влежку, то найду путь к сияющим лукавством реальным сорванцам и пройду его…

И Мышкин начал придумывать ключевой прикол всей своей жизни, обходя по суровой каменистой береговой линии необитаемый остров. Маленький остров-островок, куда забросила его судьба после крушения добывающей платформы. Здесь он в свободные от борьбы за выживание минуты пытался мечтать о жизни среди людей – душ, кофе, сигарета … а сознание подсовывало ему картину уходящей из под ног платформ. И первый раз он не хотел, чтоб на горизонте появился теплоход. Он не был готов встретить его новой шокирующей шуткой.